Текущие российско-иранские отношения находятся на поворотном этапе. Остро необходима их адекватная картина – и внешней стороны, и «изнанки». Правильное понимание места и роли двух стран во внешней политике друг друга с учетом ретроспективы, всех текущих международных событий и предстоящих перемен после достижения консенсуса по иранской ядерной программе послужит решающим фактором в выстраивании полноценных стратегических отношений и формировании геополитического баланса и рыночной конъюнктуры. Об этом, о современном Иране и сегодняшних тенденциях российско-иранских отношений в региональном и глобальном масштабах мы поговорили в Тегеране с Чрезвычайным и Полномочным Послом ИРИ в РФ в 2009-2013 гг., ныне советником Высшего Совета национальной безопасности ИРИ Махмудом Резой Саджади.
– Уважаемый господин Саджади, Вы проработали в России Послом 5 лет, оставили о себе восторженные отзывы множества людей, значительно улучшили образ Ирана и доверие к нему. Скучаете ли по России? Как складывается Ваша профессиональная деятельность в Иране?
– Признаюсь, очень скучаю по России и моим российским друзьям. Пять незабываемых лет!... Сейчас я советник Высшего Совета национальной безопасности Ирана.
– В России в СБ входят в основном представители силовых структур. В Иране аналогично?
– Не совсем. Главы силовых структур Ирана принимают участие в совещаниях. Но структура несколько иная. Я писал об этом в своем блоге в Интернете.
– Хорошо. Если позволите, начнем с вопросов по российско-иранским отношениям. Недавно мне попалось интервью с экс-депутатом Маджлиса Ирана, ныне профессором Тегеранского университета, специалистом по России и Центральной Азии, госпожой Кулаи (Elaheh Koolaee), которая выделила две основных тенденции в отношении наших стран – это «повышенное внимание друг к другу пропорционально росту внешнего давления с Запада и общие угрозы и интересы как у двух крупнейших стран Каспия после распада СССР». В этой связи она назвала двусторонние отношении «жизненной необходимостью» . Верна ли такая трактовка, на Ваш взгляд?
– Честно говоря, мое мнение отличается от мнения госпожи Кулаи. Она смотрит на эти вопросы сквозь западную призму. Я – через восточную региональную. Не хочу судить других, но у меня другая точка зрения. Регион СНГ и Иран очень важны друг для друга и должны быть в контакте именно на региональном уровне. Независимо от того, какие отношения у каждого с Западом. Я убежден в том, что чем больше каждая страна этого региона находит себя, скажем так, тем больше необходимость в многостороннем взаимодействии с другими.
– Она также сказала, что «существуют определенные неясности в месте и роли России во внешней политике Ирана». Что имеется ввиду?
– Мне кажется, у госпожи Кулаи нет реалистического понимания вопроса, она чрезмерно прислушивается к западным мнениям. Я убежден в том, что присутствие Запада в регионе обернется ущербом для наших стран. Ведь суть их политики в том, чтобы соседние государства не ладили меж собой.
– Каково реалистичное понимание места и роли России во внешней политике Ирана?
– Россия – наш друг. Чем крепче Россия, тем лучше для нашего региона. Именно такое мнение выразил наш Верховный лидер во время встречи с Владимиром Владимировичем Путиным несколько лет назад. Тогда Али Хаменеи сказал, что нам нужен самостоятельный, независимый Иран и сильная Россия. И мы все видим, что в последние годы Россия играла существенную роль как в региональных, так и в мировых процессах. Яркий пример – роль России в защите интересов сирийского народа. Также и в недавнем иракском кризисе.
– С Вашего позволения, задам более предметные вопросы по российско-иранскому энергетическому сотрудничеству. Россия и Иран – богатые ресурсами страны. Эксперты рассуждают о возможных формах нашего сотрудничества в энергетике и задаются вопросом, что может предложить Россия Ирану и Иран России? На первую часть этого вопроса дают ответ: Россия может дать политическую поддержку, оставить за Ираном рынки соседних стран, это и SWOP-операции в трубопроводном секторе, участие российских компаний в строительстве трубопроводов и другое. Как бы Вы ответили на вторую часть вопроса – что Иран может предложить России?
– Наше энергетическое сотрудничество могло бы осуществляется на двух уровнях: первый – администрирование, менеджмент энергетических рынков. На нынешнем этапе энергетическими рынками руководит Запад, не имея при этом своих сырьевых запасов. Они ведут одностороннюю политику не в пользу мирового сообщества. Второй уровень – проектный. У России большой опыт в области нефтеразведки и нефтедобычи. У Ирана много нефтяных ресурсов для добычи. Но, к сожалению, российские компании, активные в этой области, из-за санкций очень настороженно относятся к таким возможностям. Я два года работал над контрактом одной из наших нефтяных скважин с российской компанией, которая в итоге отказалась подписывать договор.
– По какой причине?
– Из-за опасений ухудшения сотрудничества этой компании с Западом или введения санкций.
– Как Вы считаете, изменится ли что-то здесь после снятия санкций с Ирана? Распространено мнение, что российские компании отступят с иранского рынка под натиском западных.
– На Западе нет достаточной информации об Иране и иранских компаниях. В Иране есть много экономических возможностей. Но почему-то российские компании не так ими заинтересованы, как западные. Даже сейчас, когда еще не отменены санкции, они могли бы ими воспользоваться. В России довольно много пропаганды против Ирана – этим заняты более 70% российских медиа, судя по моей информации.
– Но в России также много людей, интересующихся и любящих Иран.
– Да, я думаю, таких людей процентов 80. (смеется)
– В продолжение разговора об энергетике. В российских СМИ публиковалась информация о том, что британское правительство заявило о готовности возобновить совместно с иранцами разработку шельфового газового месторождения «Рам» (Rhum) в Северном море.
– В Иране под Северным морем мы подразумеваем Каспийское. Возможно, это имелось ввиду? Есть и общемировое понятие Северного моря. Вообще, мы не очень доверяем Британии в историческом контексте. Вот почему в данной сфере мы бы предпочли Россию и Германию.
– Снимет ли Иран эмбарго на поставки нефти на Запад после достижения итогового консенсуса по ядерной программе?
– Мы не ищем кризиса на энергетическом рынке. Мир на самом деле нуждается в иранской нефти – по крайней мере, в 1 млн. баррелей в сутки.
– На какой стадии сейчас находятся переговоры по возможной российско-иранской сделке «Нефть в обмен на товары»?
– Запад хотел, чтобы Иран постигла участь Ирака, чтобы мы могли получать за свою нефть только продовольствие, например, и не могли развиваться в других областях. Они предлагали такой проект. Возможная сделка между Ираном и Россией – это уже другой вопрос. Россия со своей стороны хочет оказывать содействие Ирану и взамен получать 500 тысяч баррелей нефти в сутки. Иран сможет покупать нужные товары в России: не только продукты питания, но оборудование и многое другое. Стороны достигли первичную договоренность. Сейчас мы обсуждаем цену на нефть.
– Что касается торговли между Россией и Ираном, судя по данным с заседания Российско-Иранского Делового Совета весной этого года, объемы товарооборота между нашими странами снижаются. В частности, как констатировал председатель Совета Мельников В.Н., в 2013 году товарооборот составил всего 1,5 млрд. долларов против 3,7 млрд. долларов двумя годами ранее. С чем это связано, и какие пути решения здесь могут быть?
– Есть очень осторожный подход российских банков в этой сфере. Они боятся работать с Ираном из-за санкций. Другая причина – падение курса иранской валюты в России, у
Ирана в России нет достаточных запасов валюты.
– «Прохладный» подход к бизнесу в Иране показывают российские предприниматели, объясняя это сложной законодательной системой ИРИ. Они говорят о том, что иранские законы и подзаконные акты ограничивают возможности иностранных бизнесменов, в частности, Закон 2002 г. «О поощрении и защите иностранных инвестиций», в который были внесены дополнения в 2008 г. Однако, как отмечают предприниматели, иранская система buy-back не дает иностранному капиталу свободно распоряжаться прибылью. Так ли это, с чем связано, и будут ли изменения?
– Я так не думаю, потому что до санкций много западных, китайских, японских, корейских компаний работали в Иране. Российских компаний было гораздо меньше, потому что они не столько ориентированы к Югу, сколько к Западу. Что касается Закона, мы ратифицировали его, когда проводили политику приватизации и предпринимали меры по повышению инвестиционной привлекательности Ирана. Закон поощряет иностранные инвестиции и иностранных предпринимателей и гарантирует им государственную защиту их капитала в нашей стране.
– Бизнесмены говорят об ограниченных возможностях распоряжаться прибылью.
– Ни в коем случае. Единственное ограничение в данном Законе говорит о том, что иностранные инвесторы не могут владеть более 50% капитала в Иране, за исключением специальных экономических зон, где у инвесторов есть право 100%-ного владения чем-либо. Это означает, что российский бизнесмен может купить в Иране 50% акций, к примеру, одного завода, то есть пополам с иранским партнером. Плюс, как я уже отметил, его доля будет защищена государством. Где еще в мире существуют такие возможности?
– Несет ли какие-то ограничения система buy-back (от англ. «обратный выкуп» - прим. авт.)?
– Только в нефтяной отрасли, так как это государственный, а не частный сектор. К примеру, Роснефть приходит в Иран с капиталом в 2 млрд. долларов и вкладывает его в какой-то нефтяной проект. При одном подходе Иран выплатит Роснефти в итоге 2,5 млрд. долларов, то есть капитал плюс прибыль. Другой подход заключается в том, что прибыль будет выплачиваться иностранной компании из продукта. Это и есть система buy-back, достаточно известная контрактная норма. В таком формате у нас работали французские, итальянские и другие компании. Нет никаких проблем с частным сектором в Иране, когда речь идет об иностранных инвестициях. Однако, согласно Конституции ИРИ, иностранные инвесторы не могут иметь долю в разработке нефтескважин и могут быть партнерами в нефтедобыче. Российские компании хотят именно участвовать в разработке скважин. Но это единственное, что запрещено нашей Конституцией.
– Понятно. С Вашего позволения, перейдем к другому аспекту российско-иранского сотрудничества – к военному. Все знают историю с меморандумом Гора-Черномырдина от 1995 года, из которого Россия вышла в 2000 году. Потом в 2010 году было присоединение к резолюции 1929 СБ ООН, и контракт 2007 года на поставку ЗРК С-300 ПМУ-1 Россией Ирану до сих пор в промежуточном состоянии, так как стороны в СБ ООН и Иран не пришли к консенсусу в вопросе ядерной программы в то время. Насколько известно, со стороны России позднее были предложены комплексы ЗРК С-300 ВМ «Антей-2500». Как в Иране видят решение данного вопроса?
– Это одно их моих горьких воспоминаний в России (улыбаясь). В новом предложении есть две проблемы: срок поставки и соответствие комплексов современным оборонительным задачам. Если Россия сегодня поставит нам С-400, мы будем очень рады. Что касается того контракта, российская сторона отказалась выполнить свою часть обязательств. Мы внесли предоплату в 140 млн. евро. и собирались проводить оставшуюся часть.
– Почему «Антей-2500» не подходит?
– Здесь два, даже три вопроса. Срок поставки – 6 лет. Стоимость в несколько раз больше. Некоторые характеристики этого комплекса лучше, чем у С-300, некоторые – хуже. А С-300 полностью подходит нашей оборонительной системе. Однако мы думаем, что Россия, возможно, никогда не поставит Ирану С-300. Не знаю, насколько это правда или нет, но в документах WikiLeaks пятилетней давности был разговор Сергея Лаврова с израильтянами как раз об этом, о том, что поставок не будет.
Мы готовы начать еще раз, готовы оплатить оставшуюся часть суммы, при условии что все будет поставлено в срок.
– Надеемся, что этот вопрос между Россией и Ираном решится. Осенью прошлого года в Иран с официальным визитом приезжал командующий российскими ВВС Виктор Бондарев. Командующий базой ПВО Корпуса стражей исламской революции Хатам аль-Анбия генерал Фарзад Эсмаили вручил ему в подарок уменьшенную копию сбитого американского беспилотника Scan Eagle и сказал: «Этот запущенный в производство беспилотник является символом технических возможностей Исламской Республики и передаваемый сегодня нашему высокому гостю образец – дружеский подарок российским ВВС и русскому народу». Некоторые наши эксперты заговорили о том, что в любом подарке, сделанном на Востоке, есть намек. Как Вы это прокомментируете?
– Мы просто сделали подарок. (смеется)
– Хорошо. Как тогда Вы видите развитие военно-технического сотрудничества наших стран?
– Действительность заключается в том, что NATO все больше подходит к Востоку. NATO уже не только в Польше, а в Грузии и Украине. Мы не согласны с доминированием США в регионе. Сотрудничество Ирана и России в военной сфере и в сфере безопасности имеет важное значение. Мы уверены в необходимости сотрудничества со всеми странами, которые хотят остаться независимыми и самостоятельными. Это нужно всем.
– Возможно ли между Россией и Ираном стратегическое партнерство? Российские эксперты говорят, что для его становления необходимо наличие в Иране серьезного лобби, которое продвигало бы интересы России – и наоборот. Формально между нашими странами есть и Межправительственная Комиссия, и совместный Деловой совет, но необходимы влиятельные энтузиасты, способные возглавить процесс российско-иранского сближения как в политике, так и в экономике.
– Я представляю те круги, которые убеждены в необходимости стратегического сотрудничества с Россией. Согласен с тем, что у Ирана нет лобби в других странах. Несмотря на это наши лидеры очень заинтересованы в налаживании таких контактов. Проблем особых здесь никаких нет. Хотя существуют препоны в нижних уровнях, в экономике.
– Вы имеете ввиду санкции?
– Не только. Вопреки санкциям Россия много нам помогала и оказывала содействие. Я сам очевидец того, что началась некоторая антироссийская пропаганда в Иране и антииранская в России. Запад сильно боится дружбы Ирана и России. Потому что видит в них две самостоятельные страны, не готовые согласиться с западной гегемонией.
– Из-за этого против Ирана, как, впрочем, и против России ведется определенная информационная политика. Однажды Джавад Зариф, министр иностранных дел Ирана, сказал, что «путь заключается не в том, чтобы отвечать на эту пропаганду. Путь заключается в том, чтобы прийти к некоему общему пониманию». Согласны ли Вы с этим, и какое это общее понимание?
– Я еще раз подчеркиваю, что на уровне наших лидеров с обеих сторон уже есть это общее понимание. У нас общие интересы, общие угрозы (в Афганистане, в Каспийском регионе, в противостоянии терроризму и наркотраффику). В этих областях мы сотрудничаем. Но и в Иране, и в России есть прозападные тенденции, прозападные круги. К примеру, сколько процентов российских либералов проводят каникулы в Иране? В Иране есть очень много достопримечательностей. И наоборот: сколько процентов либерально настроенных иранцев отдыхают в России? И те, и те ориентированы на Запад. Многие там получали образование. Мы должны стараться, чтобы между нашими странами было больше связей на уровне обычных граждан.
– На Западе есть разное понимание политических реалий. Например, американский ученый-востоковед Кевин Барретт после обстоятельного знакомства с современным Ираном пришёл к несколько парадоксальным для них выводам, сказав, что «Иран со своим разнообразием и плюрализмом находится гораздо ближе к американским политическим идеалам демократии» и «идеал американских «отцов-основателей» - баланс сил между конкурирующими группировками - более полно реализован в Иране, нежели в сегодняшней Америке, где две основные партии, отличаются друг от друга ровно столько же, сколько «Кока» от «Пепси». Согласны ли Вы с этим?
– По моему мнению, на Западе есть демократия, но она минимальна. Правители западных стран стараются, чтобы была демократия, но в итоге могут манипулировать ей. Когда речь идет об Иране, для Запада демократия – только повод для нападок и преследования своих целей. Но для американских политиков почему-то не важно, что в Саудовской Аравии нет демократии, а в Бахрейне маленькая часть общества руководит всеми.
- Западные страны и Япония ввели секторальные санкции против России. Стоит ли их опасаться и как с ними бороться?
– Ни в коем случае не должны бояться. У России есть всё: земля, энергоресурсы, очень талантливые и образованные люди. США правят на мировом рынке, но первые в списке мировых должников. Америка – это «бумажный тигр». Иран меньше, чем Россия, против нас вводились очень жесткие санкции, но нам удалось выжить. Для России такие санкции могут послужить хорошим источником развития.
– Все же Иран не изолирован. И одним из главных стратегических партнеров Исламской республики был и есть Китай. Министр обороны и поддержки вооруженных сил Ирана Хосейн Дехган проводил встречу в Пекине с китайским коллегой Чаном Ваньцюанем по вопросам расширения военного и оборонного партнерства и сказал, что «в третьем тысячелетии … нам нужен новый Шелковый путь, специфика которого отвечала бы современным потребностям». Что под этим подразумевалось?
– Шелковый путь может стать прекрасным связующим звеном. В частности, морской Шелковый путь с восточной Азии до нашего порта Бандар-Аббас в Персидском заливе и до российского Санкт-Петербурга позволит снизить транспортные расходы на 30% и на 20% сократить время транзита. Это также позволит обходить два пролива, контролируемых Западом, ведь Россия, например, не только ежегодно импортирует из Китая, Южной Кореи, Японии товары на 120 млрд. долларов, но и отправляет свои товары на импорт туда. Это большая возможность.
– Недавно заместитель министра обороны США по закупкам и технологиям Фрэнк Кендалл выразил сильную озабоченность в связи с военными достижениями Китая и заявил, что в течение максимум 10 лет китайцы смогут бросить вызов американскому лидерству в сфере военных технологий, расходы Китая в этой сфере ежегодно увеличиваются. Не опасаетесь ли Вы растущей военной мощи КНР в какой-то мере?
– Я думаю, основной угрозой сейчас выступает NATO, которая желает все и всех контролировать. Нам нужен многополярный мир. Больше доверия к миру, где есть и Россия, и Китай, и Запад, но никак не к миру, где царствует только Запад или США.
– 29 апреля этого года руководство юридического департамента Национальной нефтяной компании ИРИ отправило в адрес китайской China National Petroleum Corporation (CNPC) уведомление об аннулировании ее права на разработку крупного иранского нефтяного месторождения Южный Азадеган, а также предупредило о возможной потере контракта стоимостью $4,7 млрд. на разработку иранского газового месторождения Южный Парс, если задержки в реализации проекта продолжатся. Последовала ли реакция с китайской стороны?
– Они не выполнили в совместном проекте то, что обещали, вовремя. Иранская сторона отстранила китайскую компанию от участия в сделке. Если по «Южному Парсу» тоже произойдет невыполнение обязательств, у CNPC есть риск потерять и этот контракт. Все вопросы в зоне правового регулирования.
– Продолжаются международные переговоры представителей Ирана и группы «5+1». Мне довелось побеседовать с господином Хасаном Бехештипуром, экспертом по энергетическим программам Ирана, и он сказал, что 70% переговоров завершены, до финального соглашения осталось несколько вопросов. Например, касаемо количества центрифуг и устройств по разделению изотопов (SWU) согласно потребительской потребности в электроэнергии в Иране и необходимости самостоятельно получать 5%-ный уран после завершения договора с Россией о поставке низко обогащенного урана в 2020 году. Ряд экспертов ставят реализацию итогового консенсуса под вопрос в связи с тем, что непросто будет ратифицировать его в Конгрессе США. Каково Ваше видение ситуации?
– Я думаю, что из всей сложившейся ситуации два выхода: либо взаимная выгода, либо взаимные потери. Логически в интересах обеих сторон прийти к обоюдному согласию и решению – только в этом случае возможно взаимовыгодное партнерство. Если западные политики последуют своим национальным интересам, консенсус будет найден. Если поддадутся давлению извне и пожертвуют национальными интересами, будущее предстает очень неясным.
– Благодарю Вас за интервью.
– Спасибо.
Комментарии