/ Политика

Кандидат исторических наук, заведующий сектором Центральной Азии Национального исследовательского института мировой экономики и международных отношений Российской академии наук выступил в Бишкеке на круглом столе «Стратегическое партнерство Кыргызской Республики и Китайской Народной Республики в рамках ШОС в новую эпоху». Он отметил, что в целом согласен со многими оценками, которые были даны ШОС на круглом столе, как с положительными, так и с отрицательными, в частности с его малоэффективностью в практическом приложении. По мнению Притчина, рассматривать ШОС следует в идеологическом контексте «китайского подхода», который всегда связан с реализацией интересов этой страны.

Он напомнил, что исторически «Шанхайская пятерка», а затем и ШОС возникли на базе многолетних переговоров Китая и СССР в несколько раундов по вопросам границ. Однако позже интересы и цели объединения явно изменились.

— К концу восьмидесятых стало понятно, что нужно подключать к переговорам по вопросам границ и региональных игроков, граничащих с КНР, потому что все шло к тому, что Советский союз разваливается. На первом этапе переговоры шли с подключением России, потом этот процесс разделился. Но сама по себе необходимость совместного подхода к разным вопросам, который нужно согласовывать в многостороннем формате — например, между Россией, Китаем и Казахстаном на тройственных точках границ — осталась. Были разные вопросы для обсуждения и у Кыргызстана с Таджикистаном. Поэтому возникла потребность в некой политической надстройке, которая бы позволяла в дружественном формате обсуждать важнейшие вопросы границ между странами. Она показала себя эффективно в качестве идеологической надстройки для создания добрососедства, и в конечном итоге «Шанхайская пятерка» переросла в полноценную организацию.

Трансформация в организацию ШОС происходила с обозначением Китая как серьезного экономического игрока. Если мы посмотрим исторические выкладки, то первые десять лет независимости страны Центральной Азии были не в фокусе китайской внешней политики и экономики. Это был период наблюдения за регионом, оценки перспектив и возможностей сотрудничества. А вот с начала двухтысячных годов начался период, когда Китай в отношении стран Центральной Азии начал вести серьезную политику. И, в восприятии многих экспертов и ученых, Китай рассматривал ШОС как инструмент для активизации своего влияния в этом регионе. Но этого не случилось, — отметил эксперт.

Притчин полагает, что реализации подобных планов Китая помешало наличие в составе ШОС с самого начала России, которая была равновесным Китаю по ресурсам, интересам и возможностям на политическом уровне игроком. И призывала к согласованию позиций стран-участниц и поиску точек соприкосновения по спорным вопросам. Учитывая этот опыт, под эгидой Китая в Центральной Азии запустили еще два проекта, которые предполагают более тесное взаимодействие Китая и центральноазиатских стран без сдержек и противовесов в виде других сильных игроков.

— В 2013 году была образована инициатива «Один пояс — один путь», в прошлом году на саммите формата «Центральная Азия+» был предложен формат «С5+», а в мае этого года был образован секретариат организации, которая закладывает необходимые для ее реализации институты. Все это показывает, что у Китая есть четкое понимание того, что он хочет достичь в регионе. Китай долгое время взаимодействовал с регионом в формате двусторонних контактов, и, в принципе, к 2013 году все ключевые инфраструктурные проекты, которые все потом стали воспринимать как зонтичный бренд «Один пояс — один путь», были реализованы. Нефтепровод из Западного Казахстана уже поставлял нефть в Китай, китайские компании пришли в западные нефтяные проекты в Казахстане. Масштабнейший проект газопровода Туркменистан — Узбекистан — Казахстан — Китай уже был построен, и к этому времени поставлял газ. Я уже не говорю про огромное количество локальных транспортных проектов.

Словом, к тому моменту, когда Китай создал экономическую базу для нового проекта, он перешел к политической фазе его реализации, используя прагматичный подход. И в формате, например, «Центральная Азия+», Китаю гораздо комфортнее взаимодействовать с центральноазиатскими государствами, потому что там нет равновеликого политического партнера, который бы мог что-то ему противопоставить. Мы видим, что штаб-квартира «С5+» находится не где-то в Центральной Азии, что было бы логично, а в Сиане. Я думаю, что просто никто не смог переубедить китайскую сторону в том, что для Центральной Азии очень важно, чтобы она находилась на территории региона, — говорит он.

Желание Пекина сохранить свое влияние в Центральной Азии можно увидеть и на примере реализации проекта железной дороги Китай — Кыргызстан — Узбекистан, который входит в «Один пояс — один путь». Все ее риски — от экономических до политических и экологических — обсуждались много раз и этими тремя странами, и потенциальными участниками проекта. В их числе были и «Российские железные дороги». Но в итоге Россия оказалась за бортом строительства и эксплуатации железной дороги по неизвестным причинам.

— Для Кыргызстана участие России в этом проекте было бы серьезным страховочным моментом, потому что, во-первых, колея была бы обозначена широкая, во-вторых, в проекте бы присутствовали российские инвестиции, которые менее жестко администрируются, чем инвестиции Эксимбанка Китая. В-третьих, наличие четвертого игрока, который в целом работал бы по техстандартам ЕАЭС и техстандартам его железных дорог, было бы положительным для ЕАЭС. Но, к сожалению, этого не произошло, и это опять доказывает, что Китай шаг за шагом продолжает реализовывать свои личные интересы, и не всегда готов при этом учитывать наши интересы. В этом и состоит основная сложность закрытого китайского эксклюзивного видения мира, — считает он.