/ Интервью

Экс-глава Киргизии Аскар Акаев был одним из авторов Союзного договора, подписание которого сорвал путч ГКЧП. Он оказался первым после Ельцина республиканским лидером, который выступил против путчистов. Парадоксально, но и сегодня Аскар Акаевич продолжает верить, что Союз еще можно спасти.

— Аскар Акаевич, где вас застало сообщение о ГКЧП?

— Я находился дома, в Бишкеке. Услышал по радио, что Михаил Горбачев болен, поэтому власть переходит к ГКЧП. Я сразу понял, что это антиконституционный переворот, потому что ровно за 3 дня до этого — 16 августа — я звонил Горбачеву в Форос и очень долго с ним разговаривал. Обсуждали детали подписания Союзного договора, которое планировалось на 20 августа. Михаил Сергеевич был полон энергии, шутил, смеялся. Естественно, в его болезнь я не поверил. Я приехал в правительство и оттуда сделал заявление по радио: призвал народ не подчиняться исходящим от ГКЧП командам. По-моему, я был одним из первых, кто поддержал Михаила Сергеевича и Бориса Николаевича Ельцина.

— Когда делали заявление по радио, не опасались, что вас за это арестуют?

— Конечно, опасался. Но я уже знал, что в Москве путчистам не подчинился Ельцин. Едва я закончил обращение, ко мне пришел председатель КГБ республики генерал Асанкулов с секретной телеграммой от председателя КГБ СССР Крючкова. Говорит: с этого момента вы должны выполнять все предписания ГКЧП, а я буду вас контролировать. Почему-то он был так уверен, что я подчинюсь, что даже не взял с собой охраны. При этом разговоре присутствовал мой вице-президент Герман Кузнецов. Я говорю: «Генерал Асанкулов, я отстраняю вас от работы и передаю ваши полномочия вице-президенту». Асанкулову было делать нечего. Тогда мобильной связи у нас не было, поэтому он не мог даже позвонить. Моя охрана фактически его взяла.

— Беспорядки в республике были?

— Никаких. Но мне звонил командующий военным округом, обещал ввести войска в Бишкек, если я не признаю ГКЧП. Дал сутки на размышление. Но у самих гэкачэпистов этих суток уже не было. К концу следующего дня они уже были недееспособны.

— Вы это предвидели?

— Я понимал, что в ГКЧП вошли все силовики, и это очень серьезно. Но у меня уже тогда сложилась крепкая дружба с Ельциным. Поэтому в первый день путча мною двигали во многом чувства. Ну как же я могу не поддержать Ельцина? Как же я могу не поддержать Горбачева?

— Как бы развивался Союз, если бы не было ГКЧП?

— 20-го подписали бы договор, в котором четко прописано, что Союз становится конфедерацией. Полномочия центра были бы сильно урезаны, но президент Союза оставался достойной фигурой: оборона, внешняя политика, научно-техническая — эти три вещи были отданы ему. А республикам договор давал экономическую и кадровую самостоятельность.

— Почему после 21 августа уже не удалось подписать Союзный договор?

— До путча авторитет у Михаила Сергеевича еще был. А после 21 августа резко упал. А позиции Бориса Николаевича взлетели. Он был героем. Клинтон как-то сказал, что если символ США — статуя Свободы, то символ новой демократической России — президент Ельцин, стоящий на танке. Но Ельцина не столько интересовал Советский Союз, сколько Кремль. Он хотел, чтобы этот символ власти принадлежал ему.

— И ради того чтобы переехать в Кремль, нужно было распустить СССР?

— Нет, конечно, переезд в Кремль и сохранение СССР не были взаимоисключающими вещами. Но так получилось. Авторитет союзной власти падал не по дням, а по часам. Мы продолжали работать над договором непрерывно. Но он разваливался. К великому сожалению, пытаясь сохранить страну, гэкачэписты на самом деле ее уничтожили. Но я убежден, что в будущем, в течение 10–15 лет, мы все равно вернемся к нему. Даже Европа объединилась, хотя ее ведущие страны всегда были врагами, столетиями воевали. А мы всегда были друзьями.