/ Общество

Кыргызстан вместе с другими странами мира отметил  Международный женский день 8 марта. В этот день в республике девочек, девушек, женщин поздравляют, вручают им подарки. Теплые слова звучат как на уровне государства и госорганов, так и на уровне рабочих и учебных коллективов, семей и друзей. Однако при этом изначальная идея Международного женского дня – равные с мужчинами права для женщин в политической, культурной, социальной, экономической сферах и борьба за права женщин – получившие закрепление на уровне ООН, продолжает зачастую воплощаться только на словах. И вспоминают о правах женщин на высоком уровне зачастую только в Международный женский день.

«За кадром» праздника женщины, девушки и девочки республики все так же подвергаются всем видам насилия и дискриминации, нарушения своих прав. Вне зависимости от национальности, вероисповедания, гендерной идентичности, сексуальной ориентации, социального статуса, состояния здоровья и возраста… Портал News-Asia собрал несколько таких историй, которые служат фактическим свидетельством тому, что в республике насилие и дискриминация не имеют выходных и праздничных дней. Их героини согласились рассказать о них в рамках недавней арт - выставки «Что скажут люди?», организованной ОО «Кыргыз Индиго» при поддержке ПРООН, кампании ООН «Сообща покончим с насилием в отношении женщин» в республике, Бишкекских Феминистских Инициатив, ОО «Назик Кыз», ОФ «Астерия», ОО «Страновой совет пациентов». Все эти неправительственные организации, как и десятки их коллег в КР, работают с жертвами насилия и дискриминации и помогают в отстаивании прав кыргызстанок не только в день 8 марта, но и остальные 364 дня в году. Истории ниже – собранное специалистами организаций жизнеописание тех, кто обратился к ним за помощью, и нашел в себе силы поделиться случившимся не только с психологами и консультантами, но и со всем миром, чтобы избежать новых трагедий.

 Молчание – не золото

Зачастую одна история о насилии и нарушении ряда прав человека в отношении женщин влечет за собой другие – понимания или сочувствия к жертве не происходит. Скорее наоборот, общество, от представителей правоохранительных органов до родных и близких, в большинстве случаев дискриминирует ее и делает объектом психологического насилия. Внушая: «сама виновата», «ты человек порченый», «слабый» и вместо психологической поддержки морально добивая дальше, оставляя в одиночестве. Так произошло с Аселей ( имя изменено, авт). Молодая женщина стала жертвой насилия разных видов не единожды. Ее изнасиловал близкий родственник, затем ее дважды украли… И каждый раз она сталкивалась с тем, что в насилии над ней общественность пыталась обвинить ее же. Мол, изнасиловали – сама виновата, провоцировала, парень не удержался. Украли не девственницей – будь благодарна, украли повторно – вдвойне будь благодарна, что на тебя после всего, что с тобой было, вообще хоть кто-то посмотрел… Аселя не сломалась, и сейчас помогает другим, оказавшимся в той же ситуации, как она когда-то, людям. В кризисном центре, который когда-то оказался единственным местом, где Аселя была услышана, понята и принята.

«Сейчас моя работа связана с женщинами, которые испытали насилие. Я каждый раз заново все переживаю. Иногда мне кажется, что я схожу с ума. Почему такое с нами происходит? Я хочу, чтобы ни одна девочка в мире не испытала то, что испытала я. Я хочу спросить у мужчин, почему они воспринимают нас как товар, как скот, как людей второго сорта. Мы такие же люди, не лучше и не хуже. Они не могут, не имеют права нас насиловать, похищать, бить, указывать, как жить и что делать», – говорит она. – «Мне было 14 лет, когда я подверглась сексуальному насилию. Мы жили в селе. Родители уехали на Иссык-Куль отдыхать, а я осталась дома одна. Это было 24 мая, на следующий день должна была быть линейка. Я и раньше оставалась, ничего страшного в этом не было.

Мы жили в селе, где все друг друга знали или были родственниками. Ночью я проснулась оттого, что почувствовала, как с меня скидывают одеяло. Это был мой двоюродный брат. Мне стало неловко, я была в одном белье. Я стала просить его уйти, а он ругал меня за то, что мой отец его не уважает и он ему отомстит. Мне удалось выбежать из комнаты, но он нагнал и схватил меня за волосы. У него в руках был нож, он угрожал меня зарезать. Я потеряла сознание и дальше ничего не помню. Когда я пришла в себя, я лежала на полу. Белье было испачкано. Тело болело. Я не могла свести ноги. Я легла спать и не выходила из дома три дня. Я не знала тогда, что была изнасилована. Я думала, что он меня просто избил. Через три дня он снова пришел. Я стала просить его уйти. Он сказал, чтобы я не сопротивлялась или он меня убьет. А если расскажу отцу, то отец мне не поверит.

Только тогда я поняла, что в прошлый раз была изнасилована. Когда он кончил и вышел, зашел другой парень. Я стала просить его не трогать меня, на что он ответил, что не знает меня и что он здесь ради брата. Больше они не приходили. Я никому ничего не рассказала. После происшествия я стала болеть и полнеть. Я плохо спала и всех пугалась. Мама водила меня по больницам, но они ничего не нашли. Сказали, что подростковые гормоны и нечего беспокоиться. Осенью приехала сестра, и мы пошли с ней купаться в баню. В какой-то момент она сказала мне не двигаться и воскликнула, что у меня шевелится ребенок в животе, что я беременна. Тогда я не выдержала и расплакалась. Впервые за все это время я кому-то все рассказала. Сестра, не говоря родителям, повела меня в больницу. Делать аборт было поздно. Никто из врачей не хотел брать за меня ответственность. Тогда она рассказала все родственникам матери. Меня забрал к себе таяке. А таяне вызвала родителей и все им рассказала. На следующий день отец написал заявление в милицию. Я жила у родственников и не ездила в родное село. Родители забрали мое дело из школы. Таким образом, я проучилась только первую четверть 8-го класса. Когда начались следственные мероприятия, все село, все в школе узнали, что произошло. Односельчане разделились на два фронта, за меня и за него. Были те, кто говорил, что я сама виновата, сама строила глазки, гуляла с разными парнями. Иногда мне даже казалось, что родители мне не верят. Несколько раз я хотела совершить суицид. Один раз, когда я пыталась повеситься, меня увидела мама и расплакалась. Она сказала, что они будут бороться за меня. Когда я родила, мне не дали увидеть ребенка и увезли к родственникам. Ребенка забрали родители. Через два месяца я напросилась приехать домой. Тогда родители предложили отдать ребенка дальним родственникам. Я была слишком мала, и не могла ничего решать. Это тоже моя боль, с которой я буду жить всю жизнь, но изменить я ничего не могу. О моей истории узнали в какой-то организации, которая тогда работала в нашем селе. Они предложили мне обратиться в кризисный центр «Сезим». Тогда у нас дома не осталось ничего. Я этого даже не знала, не жила дома. У родителей даже не было денег дать мне на дорогу в Бишкек. Они все распродали и растратили на мое лечение и судебные разбирательства. Тогда в этой организации мне дали денег на дорогу и я приехала в «Сезим». Меня устроили в Центр защиты детей. Со мной стали работать психологи. На процессы мне рекомендовали больше не ходить. Здесь я отучилась 9-й класс. Потом поступила в колледж. Когда я заканчивала 9-й класс, суд закончился, его посадили на 7,5 или на 9 лет. Я уже не помню…Он уже на свободе, но что с ним я не знаю. Я слышала, что он вышел раньше, по амнистии «…»

 Почти 5 лет я боялась мужчин, буквально. Когда мимо проходили мужчины, мне казалось, что они меня тут же схватят и изнасилуют. Когда однокурсники подходили, чтобы поздороваться, я могла от испуга расплакаться и все стали думать, что я истеричка. Когда я училась на четвертом курсе, меня украл преподаватель колледжа для своего братика. Он меня до этого познакомил с ним, но мне он не понравился, и я сказала, что я не пойду за него замуж. Тогда они меня похитили и увезли в Талас.Я осталась, даже не знаю почему. Я сказала им, что я не девственница, на что они ответили, чтобы я об этом никому не говорила. Около месяца я жила с этим мужчиной, но поняла, что не смогу с ним оставаться и ушла. После окончания колледжа, когда я уже работала в «Сезиме» меня снова украли. Я знала того парня, он предлагал мне замуж, но я отказала. Тогда он меня похитил и увез на Иссык-Куль.

Когда приехали к нему домой, там, как положено, меня ждали дежурные женешки и апашки. У меня на тот момент было достаточно навыков и знаний, чтобы постоять за себя. Несмотря на это я уже чувствовала, что сдаюсь. Там оказывается такое давление, что начинаешь сдаваться. Может я даже и осталась бы уже, если бы не одна женщина, которая сказала мне, что мне бы радоваться, все тут знают о моей истории, и раз уж берут, то спокойно бы соглашалась и сидела. Тогда я снова завелась. Я не просила меня похищать и спасать замужеством. Я поняла, что раз сейчас так говорят, то в будущем мне не дадут жить, и будут всегда попрекать. Под утро мне разрешили позвонить матери. Мама сказала, что или она сейчас приезжает с милицией, или меня отвозят туда, откуда взяли. В тот же день меня вернули в Бишкек. После этого я впала в депрессию. Все страхи и боль снова стали проявлять себя. Я начала лечиться, а через месяц решилась на открытое интервью.

Я хотела, чтобы меня услышали родители, чтобы они не закрывали глаза на то, что происходит с детьми. Чтобы избежать огласки, они отзывают заявления, закрывают дела, утаивают или не верят своим детям. Они не думают о ребенке. О том, что ему важно получить поддержку от самых близких, от родителей. Насильников надо сажать.

    Когда я в Верховном суде услышала приговор, я хотела кричать, я хотела, чтобы все узнали, что я добилась, я победила, я была права. Мне не верили, называли проституткой. Мне было 14 лет, мы жили в селе, я даже о сексе ничего не знала. Как я могла все это придумать? Эта победа была для меня очень важна».

Несмотря на все сложности и гнет, с которыми может столкнуться жертва, рассказав свою историю кому-либо или обратившись в правоохранительные органы, молчать о произошедшем и происходящем нельзя. Если жертва молчит, то насильник повторяет свое действие по отношению к жертве снова, с каждым разом все серьезнее. Спектр его действий расширяется. В самых тяжелых случаях насильник доводит дело до убийства жертвы и до того, что у него появляются новые объекты для его деяний. Гуле ( имя изменено, авт) повезло, она осталась жива. Став жертвой сначала изнасилования, а потом и шантажа со стороны своего молодого человека, который позже подтолкнул ее на преступление, она нашла в себе силы заговорить. И была услышана.

«Мы сидим дома, пьем чай. Обсуждаем всякие приятности. И тут старшая сестра вспоминает, что несколько лет назад у нас в доме пропало золото. Я стараюсь не шевелиться и замереть, чтобы не было видно, как мне стало жутко. Мне страшно как в один день они узнают, что это была я. Мне страшно, если они узнают, как это произошло и почему. В такие моменты мне снова пятнадцать и мне тяжело дышать. Кто-то сменит тему, но еще около недели я буду об этом думать и париться. В пятнадцать меня встретит двадцатилетний сосед. Он станет ухаживать, и я буду не против. Мы будем встречаться несколько месяцев, болтаясь по дворикам. Он станет рассказывать, какие у него проблемы в семье, и мне будет его очень жаль. К февралю он начнет хотеть секса, а я нет. Мне всего пятнадцать, да и в то время, я была уверена, что секс будет только после свадьбы. Мой отказ в близости он примет, но неохотно. А потом настанет день всех влюбленных. И мы будем долго танцевать с друзьями (его, конечно, не моими). А потом захотим прогуляться вдвоем, там где нам никто не помешает поболтать о разном. Мы подойдем к каналу и начнем целовать друг друга под прекрасным деревом. И в какой-то момент он настойчиво начнет лезть мне в штаны. Сначала я ее просто отталкивала и говорила, чтобы он прекратил.

Я даже не помню, в какой момент я вдруг осознала, что все становится серьезным. Я начала тихо просить его остановиться, но он не слышал. Он прижмет меня к дереву, закроет одной рукой мой рот, а другой обхватит тело. И вдруг наконец я пойму, что это реально и что я не такая сильная, какой себя считала. Ему было двадцать, он мужчина. Мне было пятнадцать, я подросток. Я почувствовала острую боль, и мне захотелось раствориться, исчезнуть оттуда. Мимо кто-то проходил. Я собрала все силы в кулак и замычала, прохожий посмотрел на нас и пошел дальше.  Парень решил наказать меня за это. Схватил за волосы и стукнул о дерево.Я перестала сопротивляться. Я не хотела верить, что со мной это произошло, что проходящий мимо человек не вступился за меня. Я не хотела верить, что в мире так может быть и что иногда, тебе не хватает сил, чтобы защитить себя.

Я не помню, как вернулась домой. Не помню, приняла душ или нет, но я помню, как под утро мне станет на несколько минут легче, потому что я подумаю, что мне все это приснилось. Я не захочу вставать и буду еще пару минут думать, что это сон. Несколько дней после случившегося у меня будет идти кровь, и я не буду знать, что делать, к кому обратиться. Потом он будет звонить, а я не буду отвечать. Он будет звонить на домашний телефон, стоять у дома и говорить, что сейчас зайдет и расскажет моей семье, какая я шлюха, если я не выйду к нему. Я испугаюсь и выйду… Четыре месяца я буду это терпеть. Секс будет тогда и где он этого захочет. На улице, за гаражами, на канале, даже в подъезде. Восьмого марта я буду умолять его не спать со мной. Потому что праздник мой, и я этого очень не хотела», – делится она. – « Мне каждый раз было больно и противно. Но он уже подарит мне букет и откажется проявить такую милость. Каждый раз, когда я буду говорить о том, что хочу, чтобы все прекратилось, он будет говорить, что расскажет все моим родным и мне будет страшно. Я не хотела, чтобы они знали это обо мне. И почему-то мне было так за все это стыдно. Потом я узнаю, что у него зависимость. Он играет на деньги. Он будет вымогать их у меня. Сначала я отдам то, что накопила со Дня рождения, потом он продаст мой телефон. Потом он попросит меня взять что-нибудь из дома. Я откажу. Он скажет, что его преследуют из-за долга и ему нужно деньги вернуть сегодня. Но у него есть друг, который завтра приедет из Кара-Балты и даст ему денег в долг. Он попросил дома взять золото, сказал, что сдаст его в ломбард и вернет завтра, когда получит денег от друга. Он будет стоять под окнами дома и я буду слышать, как он маякует моим сестрам и маме. Так он меня запугивал, показывал, что в любой момент может не скинуть, а начать говорить им, какая их дочь шлюха и потаскуха. Я возьму две пары золотых сережек и фамильное кольцо. Он будет клясться, что завтра все вернет. Но он не вернет, никакого друга и не было. Он проиграет все деньги и будет меня бить, говоря, что из-за меня он все время переживал проиграть и не настроился на игру. Он будет меня винить во всем. Если маршрутка долго не едет, стукнет по башке, что я ее жду, и из-за этого она не едет.

Я – такая сильная и умная девочка, вдруг исчезла. Я стала слабой и беззащитной. Я не могла справиться с ним. Я его боялась. Я боялась, что моя семья узнает, что я больше не девственница и мне было так стыдно. Пару раз я буду брать у мамы деньги из кошелька. Немного, чтобы было незаметно. Она будет всегда искренне удивляться, что не замечает, как уходят деньги. Я начну ненавидеть себя, за то, что у меня нет сил это прекратить. А потом дома заметят, что пропало золото. Я буду так держаться, чтобы не зареветь. И буду пытаться искренне со всеми недоумевать, куда оно делось. А потом вторая сестра скажет: «Чтобы руки отсохли у того, кто украл!». И я буду бояться, что они у меня отсохнут. В школе я перестану со всеми общаться. Буду в перерывах между насилием, готовиться к экзаменам.

Он будет звонить моему однокласснику, потому что я не захочу говорить. Однокласснику это надоест, и он просто скажет, в каком мы кабинете. Я не захочу скандала перед всеми. Выйду с ним на улицу. Он даст пощечину. Я буду молчать. Он скажет, что все должна узнать моя мама. Какая я маленькая воровка и шлюшка. И тогда меня выдадут за него замуж, чтобы избежать позора. И я буду сидеть дома, ведь я уже заканчиваю девятый класс. Я сказала, чтобы он подождал. Я возьму вещи из кабинета. И выбегу из черного выхода. И вдруг я пойму, что у меня есть выход. Я не могу рассказать своей семье о том, что случилось и не могу так дальше жить. Я поняла, что я могу просто умереть… Я так ему это и скажу и почувствую себя свободной. Мне станет так хорошо. Я вдруг увижу возможность все это закончить. Не надо больше врать, не надо терпеть унижения и секс. Мне станет так легко и хорошо. Все просто закончится. Я всегда думала до этого, что самоубийцам тяжело, но мне было так легко… Я никогда не была такой решительной. И тут неожиданно вернулась мама, тогда когда не должна была. Она постучалась и сказала, что меня ждет двоюродный брат. Я посидела минуты две – три. Поняла, что за такое короткое время не успею умереть и что если через еще несколько минут не подам голоса, то меня «спасут». Я вышла к брату. Он стоял с моим «парнем». Тот испугался, что я умру и решил меня спасти. Мы зашли с братом в дом, он спросил, что случилось. Я заплакала, и смогла из себя выдавить: «Он меня изнасиловал»… Брат ушел. Он позвал моего «парня» прогуляться и поболтать о разном на канал. Мой брат сильно его изобьет, а тот будет очень сильно удивлен, что я это все назвала насилием. Мой брат скажет, что тот никогда больше ко мне не подойдет и пригрозит, чтобы я никому никогда об этом не говорила. А если кто спросит, чтобы я отрицала. И я буду так делать. Я буду молчать и иногда с утра, мне будет казаться, что все просто приснилось…».

Ни поддержки, ни защиты

Не идет в обычной жизни нередко речи и о защите женщин не только от насилия и дискриминации. Но и о соблюдении Всеобщей декларации прав человека, Конституции и ряда законов Кыргызстана в отношении них. Поэтому в республике и действует большое число правозащитных организаций, которые фактически выполняют работу государства по оказанию гражданкам и гостьям страны помощи, адвокации их прав и защите от насилия, дискриминации и других противозаконных как для страны, так и для мирового сообщества деяний. К сожалению, гарантом закона не могут считаться даже правоохранительные органы: ложное обвинение, по которому выносится приговор, чтобы закрыть уголовное дело, пытки, фальсификация фактов в уголовном деле, показания лжесвидетелей и другие нарушения права до сих пор встречаются в республике. И рассчитывать на справедливое расследование, объективную защиту и беспристрастный приговор не приходится. Как и на компенсацию за пытки и за проведенные в тюрьме годы жизни в наказание за преступление, которое не совершали, женщины рассчитывать фактически не могут. Тем более, если ранее уже случайно попадали в поле зрения милиции.

«В тюрьме я потеряла свое здоровье. Все подбито было. Я не смогла забеременеть потом. Раньше могли 10 краж на одного наркопотребителя повесить, хорошо, что сейчас уже не так. Люди начинают знать свои права, есть организации, которые помогают их защитить. Сейчас намного лучше. Бывает, вспомню о пытках, станет плохо. А потом понимаю, родилась женщиной – неси свой крест!»

- рассказывает Светлана.

Она провела за решеткой шесть лет за преступление, которого не совершала – только потому, что решила обратиться в прокуратуру, оказавшись под пытками. Когда она находилась в местах лишения свободы, банду, совершившую и тот эпизод, за который отбывала срок Светлана, обезвредили, но компенсировать потерянные годы и здоровье никто не стал. Да и потери женщины не поддаются материальному исчислению. Под пытками милиционеров, которым нужно было закрыть дело, оказалась не только она, но и ее супруг. Выжить ему не удалось.

«Мужу за употребление наркотиков дали два года колонии - поселения. Раньше давали отгул на 10 дней за хорошее поведение. И он приехал. Пять дней пробыл дома, а затем уголовный розыск в час ночи забрал его, сказали – мол, разберемся, кое-что выясним и отпустим. День нету, два нету. Родители пошли узнать где, как и что. Милиционеры стали говорить, что он подозревается в убийстве, его родители были в шоке - ну как это, что за убийство? У меня тоже спрашивают, я говорю, вы знаете же своего сына, какое убийство? До этого рассказывали, что могут такие случаи быть, что милиция какие-то преступления на наркоманов вешает, чтобы списать, что работать не хотят. Но я не верила, я думала, есть же адвокаты, в конце концов – защитники? Мама мужа приносила ему чистые вещи, а ей возвращали вещи в крови. Она с ними пошла в прокуратуру, Прокурор потом позвонил, сказал, что ничего страшного, мол, сын ваш подрался с сокамерником. Прошло десять дней. И ночью приезжают за мной. У меня все в семье поумирали, только дядьки остались, они и спрашивали милиционеров - на каком основании меня забирают, почему, куда вообще везут? А они в ответ: «Надо выяснить кое-что». В кабинете был начальник уголовного розыска, я говорю: по какой причине, почему вы меня задержали? Он говорит, что здесь дело идет серьезное, мол, хорошо подумай, сейчас разговоры будут идти об убийстве. У меня конечно, шок, я говорю, какое может убийство? Он говорит, вот твой муж сказал, что вы были вместе, что вы там женщину какую-то убили, золото с нее сняли. Я говорю, дайте мне очную ставку с ним, покажите мне, какое убийство? Заводят меня в соседний кабинет. Я увидела своего мужа в ужасном состоянии. Он был весь побитый, на нем рубашка была порвана, грудь вся была в ожогах от паяльника. Я поняла так, потому что у одного из оперативников паяльник был в руках. Мы тогда был молодые, конечно, я от всего этого увиденного действительно испугалась, я думала, что правоохранительные органы не способны на такое. Я стала говорить: «Почему ты говоришь такие вещи? Зачем ты меня за собой тянешь?». Он на меня посмотрел: «Кого ты слушаешь? Кому ты веришь? Я ничего за тебя вообще не говорил». Меня вывели в соседний кабинет.

Я слышала, как его сильно избивали, потом пришли ко мне стали меня допрашивать, я отвечала, что не знаю о чем они говорят, просила не заниматься беспределом. Они: «Все нам расскажешь, ты не знаешь что такое беспредел. Мы тебе сегодня его покажем, этот беспредел!» Они надевали противогаз на меня, ставили ноги на ширину плеч, руки за голову, клапан перекрывали. Я сознание теряла, падала, а они воду выливали на меня и за волосы поднимали: «Давай говори, соглашайся!» Так продолжалось четыре дня, они днем закрывали кабинет, уходили, а вечером приходили, и вот всю ночь допросы вот эти шли. Я слышала, как бьют мужа за стенкой, потом приходили ко мне и били сильно, как мужика. Ужасно, почки подбивали.

Мальчика привели ко мне, помню, его пристегнули, ему где-то лет 25 уже было, его с героином хлопнули. Пристегнули наручниками к батарее, на моих глазах его тоже жестоко избивали. Я не знала, что люди так могут кричать, как этот мальчик кричал! И они стали говорить, что то же самое будет со мной, это длилось дней шесть. Одной ночью мужа сильно стали избивать, я не знала ни одной молитвы. Я услышала азан, я просто встала на колени и стала просить Бога: «Господи, почему так несправедливо? Мы же не делали ничего, ну что над нами так издеваются? Неужели нет людей, неужели нет ничего такого, чтобы могло помочь нам». Не кому было обратиться, не до кого было достучаться, докричаться», – вспоминает она. – « Наутро меня должны были вывести в туалет как обычно, однако, они пришли намного позже. Я вышла и встретила Кудрата Каримовича – следователя. До этого у меня была 235 статья за употребление наркотиков. Но он меня спас. Сказал, что у меня мама и бабушка умерли. Мол, молодая я, спасти меня еще можно. Он жил рядом и заходил иногда, проверял. И тут я вижу его. Он не сразу меня узнал, я вся синюшная была. Он спросил, что я здесь делаю. Меня начали толкать, говорить, чтобы не разговаривала. Завели назад в кабинет. Через пятнадцать минут открыли. Я уже приготовилась, что бить будут. А они надели на меня наручники и повели в соседнее здание. Открывается дверь, вижу Кудрата Каримовича, он говорит: «Вы свободны, все, оставляйте». Они: «Она склонна к побегу, она два раза пыталась убежать, ее без конвоя нельзя оставлять». Он сказал, что от него не убегу. И они ушли, а в лицах было столько злости, что упускают меня, считай из-под носа. Я рассказала, о том, что происходило. Плакала около получаса. Он меня успокаивал, водички дал, спрашивал, что делать собираюсь. «Я не знаю, я первый раз в такой ситуации. Скажите, помогите, я не знаю что делать. Мы этого не делали, я не знаю, как быть». Он говорит, надо ехать в прокуратуру писать на них заявление, потому что не должно так быть. Не должно так продолжаться, все боятся, все говорят, никто конкретно не пишет и дело до конца не доводит. И вот мы с ним поехали в прокуратуру. Прокурор, когда мое лицо увидел, очень удивился. «Это так уголовный розыск работает?». Я утвердительно кивнула! Меня отвели на экспертизу. Женщина зашла с линейкой, синяки мерить. Я сняла футболку, она даже матернулась: «Что тут мерить, дорогая, ты же вся в синяках!». Кудрат Каримович говорит – мол, отпустить уже не могу, потому что, забрал, чтобы в деталях лучше разобраться. Мы решили, что так будет безопаснее для меня. Побыть у него под присмотром в тюрьме, тем более, я заявление на них написала. В четыре ночи, пришли в камеру из уголовного розыска. Я испугалась. Они не кричали, а стали предлагать забрать заявление, говорили, что помириться надо. Прокурор, говорил мне, чтобы я заднюю не включала, чтобы шла до последнего, когда они пришли ко мне на очную ставку. И тогда я узнала, что у меня муж умер. В ту ночь, когда я молилась его убивали. Я не знала, что делать на тот момент, я даже хотела на себя руки наложить, выхода никакого не видела. Прокурор, который говорил, что я должна идти до конца, пришел ко мне и стал уговаривать написать встречное заявление. Говорил, что мне с ними в одном городе жить, все равно мой муж взял это дело на себя. Он уже умер, а я в итоге не причем. Говорил – «По твоей статье 235-ой сколько тебе дадут, столько и отсидишь». Ну, я подумала, что мне одной делать? Я одна осталась, у меня никого нет. Против уголовного розыска что я сделаю? Тем более Сереги больше нет... Взяла и написала встречное. Потом был суд, меня осудили на 6 лет за употребление наркотиков. Потом был этап в зону. Когда я там находилась, приехали и забрали в уголовный розыск. Я захожу, а там тот следователь, я спрашиваю, что случилось? Почему меня забрали сюда? А он говорит: «Ты думала, все так легко? Отсидишь и все? Сколько крови ты попила, заставила бегать по прокуратурам. Теперь ты как минимум лет 12 отсидишь за свое заявление!»».

Оказалось, что нашелся какой-то неизвестный парень, якобы выступавший подельником в краже золота у Светланы и ее мужа: предложили обчистить квартиру – он и пошел.

 « А я не верю, говорю, дайте нам очную ставку. Я не знаю, кто это! Они говорят - вот подпишешь бумагу, и мы сделаем тебе очную ставку. По незнанию я думала, что снова будут бить, если не подпишу, а если подпишу, то будет очная ставка, и будет адвокат. То есть все хорошо будет. Я беру и подписываю. Они меня берут и в КПЗ опять. Я жду очную ставку на следующий день. Приходит следователь, говорит, что надо все по новой расписать. Я говорю, что у меня сегодня очная ставка, с этим подельником, где он? Следователь говорит: какая очная? Зачем очная ставка, когда ты все подписала? У вас там все сходится, и поэтому не будет никакой очной ставки… Мне добавили еще несколько статей, 94-94.2 и 8-9 пункт, а там еще 146-статья часть 3 и 235-статья. Возле нашей камеры была комната сотрудников тюрьмы, там сидел прокурор. Я показываю ему обвинительный лист, а он говорит: « Я не хочу тебя расстраивать и обнадеживать – в лучшем случае дадут 15 лет». Но Господь помог мне адвокатом, увидела ее впервые на процессе, денег у меня не было… А она молодая, лет 27. Первое ее дело, карьеристка. Ей важно было выиграть это дело. Ну, я говорю, я вас не нанимала, и денег у меня нет, ну попробуйте, вчера ознакомились с моим делом, удачи. Я вообще не верила. Начался процесс, прокурор запросил 12 лет. Я уже обрадовалась, главное, что не высшая мера. Я посчитала, он запросил 12, дадут 10 лет, и плюс мои 3 года. В общем 13 лет. И тут ей дали слово. Я была в шоке, если честно. Не ожидала просто такого. Она встала, и начала говорить: « На каком основании вы моей подзащитной дали 94-ю статью, человек, который это сделал, уже понес свое наказание. Он умер, он взял на себя вину. Ей прошу исключить эту статью. Поставили 146-статью - вооруженный разбой. У моей подзащитной даже ножа не было в руках. Прошу переквалифицировать на 145-статью, потому что вломились, и 235-статью исключить. По этой статье у нее уже есть 3 года». Суд ушел на совещание, к ней прислушались и по 145 статье дали 5 лет. До сих пор и не знаю, что это было. У меня даже слов не было. Она подошла ко мне и говорит: «Если не согласны с чем-то, мы можем обжаловать. Можно написать конституционную жалобу». Какая конституционная жалоба? Это самое лучшее, что могло со мной случиться! Я благодарила Бога и ее. Все думали, что будет высшая мера - расстрел, и я так думала. Меня вся тюрьма провожала на суд. Когда я с суда приехала, тишина была. Никто ничего не говорил. Все было тихо. Когда я приехала, спросили: «Ну что, Светка?». Я говорю, 5 лет. А они: «Да ладно? Мы все тут настроены были на другое». Я 6 лет отсидела. Когда сидела третий год, девочки принесли «Дело №» прочитать. Сказали, что это касается меня. Я прочитала эту газету. Да, действительно, там была статья о банде, которая тогда была. Статья называлась «Банда Розахан», там говорили о банде женщины и двух мужчин. На них было 60 трупов. Орудовали на территории Казахстана и Кыргызстана. Грабили одиноких женщин. Все забирали, золото, деньги. Все три года, когда я сидела, они грабили и орудовали по-прежнему. И дело, по которому я сидела, тоже они совершили. Их поймали и расстреляли. А сколько людей пострадало, пока их поймали? На них было 60 убийств. Сколько жизней разрушено?»...- задается вопросами, на которых нет ответа, она.

Не могут рассчитывать на поддержку со стороны госорганов, обязанных ее оказывать, и те, кто нуждается в гарантированных доступе к здравоохранению и социальной защите – люди, живущие с ВИЧ. С разного рода стигматизацией, дискриминацией, разглашением личных данных и отказом в лечении на местах сталкиваются как мужчины, так и женщины. Правда, при обнаружении положительного ВИЧ-статуса у пары, находящейся в отношениях, или при разглашении этой врачебной тайны без открытия статуса миру самими ЛЖВ, обычно все обвинения летят в сторону женщины, нежели в сторону мужчины... При этом акцент обвинения смещается на ЛЖВ больше, чем на самих нарушителей закона о неразглашении: в этом случае медиков общество почему-то не осуждает, в отличие от жертв их деяний. Как в случае следующей героини.

«Меня наградил сожитель. Мы с ним прожили 8 лет. Я не думала, что близкий человек, которому можно доверять, может так поступить. Он мне стал изменять. Это я поняла по нашим семейным отношениям. Я начала скандалить, выявлять, как это мы все женщины делаем, но у меня не получалось. Вот тогда, вероятно, он меня и заразил. Потом мне все надоело. И мы с ним 3 года не жили. В этот период, с 2004 года, я периодически лежала в больницах, так как у меня еще был туберкулез. Постоянно сдавала анализы, и у меня ВИЧ не выявлялся. Потом мой сожитель попал в больницу с воспалением легких. И там у него выявили последнюю стадию ВИЧ - СПИД. Начали выявлять контакты. И его мать сказала, что он жил со мной и это я его «наградила». Ко мне приехал врач-инфекционист… Я сразу в слезы: «Вы что, как это может быть?» Сдала анализы. Пришло подтверждение. Я не поверила, поехала в Бишкек… Это было в 2010 году. Я была в шоке от диагноза ВИЧ. Потом встала на учет. Сама прочитала, что должны быть лекарства от ВИЧ. Отправилась к врачу-инфекционисту. А он говорит: « Эй! Какие тебе лекарства? Тебе еще не надо! Вот когда будет у тебя 350 клеток, тогда!» Я начала кричать: «Я не хочу ждать, когда подохну! Если не дадите, я поеду дальше!». И я добилась, что мне начали выдавать лекарства в Республиканском центре «СПИД» один раз в два месяца. Там же мне сказали, что ВИЧ-инфицированным положены продуктовые пакеты», - повествует свою историю Мария. Она живет с ВИЧ уже более 8 лет и, испытав на себе все трудности, с которыми сталкиваются ЛЖВ, занимается активной защитой их прав, участвует в деятельности ОО «Страновой совет пациентов». -

«Медицинские работники не давали мне даже встать в общую очередь, когда я приходила к фтизиатру. Кричали издалека: «Ты куда? Вон туда встань! Там стой!». Сам врач-фтизиатр говорил про меня: «Она СПИДная!». Говорил это во всеуслышание. Не клал меня в больницу. Я забросила лечение от туберкулеза на 4 года. Мне становилось все хуже и хуже. Мокрота вытекала. Я звонила своему врачу, просила лекарства. А он говорил: «У меня нет для тебя лекарств»… От таких слов и отношения у меня было такое чувство, что меня бросили в грязь и топчут ногами. Хотелось умереть. Было чувство полного бессилия и стыда. От этой «грязи» пришлось отряхиваться, отмываться, чтобы доказать, что ты еще человек.

Только после того, как я обратилась к Бактыгуль Шукуровой (координатор ОО «Страновой совет пациентов», прим.авт), она переговорила с этим врачом, он выписал мне направление в больницу Лебединовки, где лежат больные с открытой формой туберкулеза. Ситуация в поликлинике Панфиловского района изменилась только тогда, когда «Страновой совет пациентов» начал об этом говорить. Из Бишкека приехала большая комиссия. Видимо, дали им разгона. Врачи стали относиться по-другому. Видимо, им объяснили, что такое ВИЧ. Но по селу слух пошел после того, как мой сожитель умер от СПИДа…Мои дети меня начали расспрашивать: «Почему ты часто ездишь в Бишкек? Ты, наверное, болеешь СПИДом, как люди говорят? А мне то анализы нужно было сдать, то лекарство взять…» Мне пришлось немного их обмануть. Я им сказала, что не болею, но езжу сдавать кровь и получать лекарства, чтобы у меня не развился ВИЧ. Я не хочу, чтобы у меня в семье было недоверие. Я не хочу потерять все».

Но даже сейчас, зная, как защитить свои права как женщина с положительным ВИЧ-статусом, Мария не может отстоять свои права на помощь от государства в другой сфере: как малообеспеченный человек с несовершеннолетними детьми на руках.

« Моя дочь умерла от туберкулеза три года назад. Ей было 27 лет. Остались двое внуков-сирот: мальчик 11 лет и девочка 5 лет, которых я теперь воспитываю одна. У меня пенсия 5 тысяч сомов, на эти деньги я одеваю и обуваю детей. На детей я пособие по утере кормильца не получаю. Айыл окмоту тоже ничем не помогает. Я попросила помощи в айыл окмоту, так как в газетах пишут, что семьям туберкулезных больных, малоимущим помогают углем, продуктами. В нашем айыл окмоту ( Панфиловский район, Чуйская область) посмеялись и сказали, что «у нас такого нет и не будет»», – констатирует она. – « Но мне придают сил люди с таким же диагнозом, как у меня, которых я встретила на своем пути. Мы - как одна семья. Мы поддерживаем друг друга. Встретив их, я поняла, что нужно бороться за жизнь, что мы не пропащие и нас можно не бояться. И мы поможем друг другу. Я видела, как Бактыгуль Шукурова открыла свой статус миру. И отношение к ней в обществе после не изменилось, не стало хуже. Знаю, что с ВИЧ можно жить и можно жить долго. Самое главное лечиться. Мне придает силы и то, что нужно растить внуков, что они сироты, и им кроме меня никто не поможет. И сейчас я не боюсь! Раньше я боялась, что люди узнают о моем ВИЧ-статусе, плакала. А теперь я знаю, что это может случиться с каждым человеком. С каждым!».

Двойная ноша

Наконец, кыргызстанки, помимо всего вышеперечисленного, не имеют возможности открыто выражать свою сексуальную ориентацию и гендерную идентичность. Последствия каминг-аута, сделанного любым представителем ЛГБТИК-сообщества, даже для родных и друзей, могут закончиться трагично в Кыргызстане в любом случае. Но лесбиянки, бисексуалки и трансженщины помимо прочих, имеют дополнительные риски: в отношении них наиболее часто применяются корректирующие изнасилования. Кроме того, первые две категории женщин уязвимы и тем, что общество оказывает на них дополнительное давление в виде обязательного брака, в который они нередко вынуждены вступать, и в котором они как минимум несчастливы, как максимум становятся жертвами насилия. Причем не только из-за прочих причин, но и из-за своей ориентации или малейших подозрений на нее.

«… Я еще думала, что за дела, может я ненормальная? Это были странные чувства, я понимала, что к друзьям обычно не чувствуют то, что я чувствовала к ней. Это нехорошо. Через год она уехала. Я начала по ней скучать. Я ей в деревню письма писала. Иногда звонила. У нас не было романтических отношений. У меня были чувства, потом я поняла, что у нее тоже были: вместе похоже одевались, за три года нашей дружбы мы ни разу с ней не поссорились, иногда мне нравилось, что она мягкая, что мы можем найти консенсус. Мы брали торт, съедали верхушку и потом голубям кидали. Писали «Карина + Гуля». Мне так хотелось поставить сердечко, но я не рисковала. Я так переживала, что это ненормально! И потом поняла, что я втюрилась. Это была моя первая любовь, до этого мне ни девушки, ни парни не нравились. Я показывала, что у меня есть чувства. Пыталась приобнять, она не реагировала. Но я старалась это делать невзначай, я сама стыдилась своих действий. Я думала, что это очень нехорошо. Мы позволяли друг другу обниматься, когда очень сильно напивались. Я так радовалась этому, даже не двигались. Но дальше мы не шли. Я боялась, что если что-то сделаю, то потеряю ее. Я всегда о ней думала», – приоткрывает свою душу Айгуль, открытая лесбиянка, встретившая свою любовь еще в школе. – «…Мы познакомились с будущим мужем возле магазина мороженного. Начали общаться, и тут я оказалась в компании взрослых людей. Мне это понравилось, он был душой той компании. Я познакомила его со своей подругой – Кариной. Он ее сразу невзлюбил, говорил, что не нравится мне твоя подруга. Сначала просил, а потом требовал не общаться с ней. Сначала все было хорошо. Он ухаживал, но в какой-то момент мы начали чаще ругаться. Он пытался меня все время контролировать. Хотел, чтобы проводила время только с ним. Мы летом любили с Кариной играть в бадминтон и на танцы ходили. И он меня там находил и забирал. «Что ты тут шляешься! Ты моя девушка, ты не должна ни с кем встречаться, эти парни плохие, эти подруги плохие!» Он полностью взял мою жизнь под контроль, я стала зависима. Он пытался менять мое окружение и стать главным и единственным человеком в моей жизни. Даже на работу устроил куда-то к своим знакомым.

Я его совсем не любила. Но как-то все сложилось, что я вышла за него замуж. С четырнадцати лет мой отчим приставал ко мне. Когда он напивался, он заставлял меня с ним танцевать, он прижимал меня к себе. Я ощущала его половой орган. Мне было неприятно. Однажды в 12 ночи он снова начал приставать ко мне. Я сбежала из дома, а потом все рассказала маме. Она с ним поговорила, но не ушла. И у нас началась холодная война. Он мог подсолить еду, которую я готовила, и мать потом меня избивала. Я так от этого устала и не хотела больше жить в этом доме! А еще я очень сильно боялась чувств к Карине и думала, что выйду замуж и нормально все станет.

Тем более мне было тогда девятнадцать, а я раньше считала, что замуж нужно выйти до двадцати. Идеализировала свадьбу, подбирала платье. Карина была моей дружкой, и ей было очень грустно… Выйдя замуж, я пожалела сто раз. Семья была пьющая. Муж тоже выпивал. Первый раз поднял руку, когда я была на шестом месяце беременности, я ходила с синяками. До родов он трижды меня ударил. Во второй раз, когда он ударил, я убежала, но потом вернулась… Любое неподчинение, движение в сторону оценивалось им как преступление: «Жена должна быть послушной». Вот он меня так и наказывал, кулаками. Я от него втайне уходила к себе домой. Манты делала и мама продавала. Я зарабатывала 50 рублей. Работать мне запрещал. Но денег не давал. Или давал на продукты, но этого не хватало, и он злился. Я быстро делала домашние дела и ходила к маме, там мы делали манты, которые она потом продавала. И так я подрабатывала. Я всегда хотела независимости, хотя бы финансовой. Он пропивал свои деньги, а я тащила деньги домой на продукты. Беременная работала. Потом продавала сахар на базаре. У меня был токсикоз. Ела мандарины и апельсины и все. И приходилось самой зарабатывать на это. Поругал, когда узнал. Сказал, чтобы дома сидела. Однажды меня обвинили в воровстве, у кайнене серебряный браслет украли. Все стояли вокруг и обвиняли меня. Я ведь не крала! Я плакала. Стресс колоссальный. Он допытывал, называл дрянью неблагодарной, говорил, что у его матери ворую. На меня давили эмоционально все его родичи, я не могла сбежать и спрятаться. Мы все искали браслет и на следующий день нашли за стенкой. Но ночь была пыткой. Меня избивали. Каждый раз приносил цветы, вводил в кино после избиения. Думаю все, так больше не будет. Потом снова ссора и снова избиение. Я начала копить деньги. Жарила окорочка и продавала в магазины. Кричала: «Окорочка, манты, пирожки»… Я поехала рожать, после родов он пришел пьяный. Сначала радовался и кричал: «Мой пацан, у меня мужик!». Потом начал ревновать, говорить, что это не его ребенок и я ему изменяла. Начал говорить мне и всем, что я не девственницей вышла замуж…Но это было не так. До того, как я вышла замуж, у нас был петтинг. Он между ног кончил. И так я забеременела. Я не знала, что из-за петтинга можно забеременеть. Мы в постели дрались. Он всегда делал петтинг. Я вообще не хотела, чтобы он входил в меня. Мне жалко очень, что я так с ним поступила жестоко. Но спать с ним я не могла. Я понимала, что мужчины – это не мое. Что ничего замужество не исправило. Я все время звонила Карине, плакалась ей: « Мне плохо, он хочет меня изнасиловать!». Карина сама через месяц вышла замуж после меня. Я до родов ему вообще не отдавалась. Я в роддоме сказала, что я девственница. Точно девственница. И тут врач приходит, пальцы засунул и лишил девственности. После родов я приехала домой. И там у нас был секс. Просто я уже не смогла сопротивляться. Мне стало все равно. Секс мне не был интересен. Я просто лежала, и он делал то, что хотел. Старалась об этом вообще не думать. Он меня ревновал к Карине. Может, и понимал? «Эта твоя Карина, зачем ты ей звонишь! Я запретил тебе общаться с ней. Я телефон отключу, это ее же номер!» - кричал. Звонил и угрожал ей : «Еще раз позвонишь моей жене, я приду к твоему мужу и расскажу!», говорил много неправды. Я испугалась за нее и перестала с ней общаться. Пять лет мы не общались только потом увиделись. Тогда мы поехали на Иссык-Куль с мужем и с сыном. У меня был фингал и сломанный нос. Я уже не была на себя похожа. Забитая, запуганная, худая. От того Айгульчика – художницы уже ничего не осталось. Он запретил мне рисовать. Он отобрал у меня даже хобби. Ревновал, таскал за шкварник, бил об стенку. Все это было. Я стала жертвой, и стала зависеть от него. Я постоянно прощала, и так 10 лет прошло… Потом ему нужны были деньги маме на лечение. Я одолжила у знакомых полторы тысячи долларов. Он обещал вернуть. Затем он продал машину. Мне уже начали угрожать, так как я обещала вернуть долг, но не было денег. Я взяла деньги за продажу машины и вернула долг. Я, конечно, понимала, что он просто так это не оставит. Его брат и сноха пытались меня защитить. Потому что даже они понимали, что он зашел слишком далеко. Он душил меня, приставил к горлу нож. Мне было все равно. Я не боялась смерти. А бедный сын ходил по квартире, и ему тоже доставалось от мужа. Он его толкал, за уши дергал, об стенку кидал. Потом он привязал меня к батарее и держал так несколько дней. Моя тетя заставила меня уйти. А потом меня положили в больницу. Со мной работала психологиня. Она спрашивала, люблю ли я что-то делать. Я вспомнила, что очень давно любила рисовать. Но уже лет десять этого не делала. Она дала мне листы бумаги и просила, чтобы я рисовала. Сначала рисунки были очень депрессивными, черными, но мне становилось легче. Я пыталась жить так, как от меня ожидало общество и что мне это дало? Это отобрало у меня десять лет, мое любимое дело, любимого человека и самоуважение».

У другой героини история сложилась более благополучно – принять свою идентичность удалось, не теряя себя и не ломая себя как личность. Но ей тоже пришлось перенести немало потерь.

« Мне 21 год. Я всегда знала, что хочу быть женщиной, однако решилась об этом поговорить серьезно с семьей только в 16 лет. Я собрала всю родню, и сказала. Мама, конечно, отреагировала очень плохо, но ничего не сделала. Мы с ней поругались. Но сейчас мы с ней хорошо общаемся, она меня приняла. Ну как бы сказать… Как она сказала, «сколько бы операций я не делала, я родилась сыном и я останусь ее сыном», и ее не переубедить. Хоть ты там 300 операций сделай, ты не будешь для нее девушкой. А так общаемся хорошо. С братом стараюсь не видеться. Если к маме езжу, то ночью, когда уже все спят.

Брат после каминг-аута на меня накинулся... Я незадолго до этого отрастила себе волосы, и он их сбрил мне. Избил. Очень сильно избил. Он кричал, что такие, как я, не должны жить. Он сказал, что либо я должна стать нормальной, либо такой брат ему не нужен. Я могла пойти, снять побои, но в 16 лет я ничего не знала, куда можно пойти и что можно сделать. Я была опустошена, я не ожидала такой реакции. Через две недели я уехала работать в Турцию. Мама дала разрешение. Возможно, она боялась за меня, что брат может меня просто убить»

 – погружается в воспоминания трансдевушка по имени Илона, которой приходится подвергаться ряду ущемления своих прав не только по линии гендерной идентичности, но и как секс-работнице. – «Мама работала всегда. Я с братом была, либо сестра оставалась. С братом до этого отношения были хорошие. Он старше меня на 13 лет, так как у меня отца не было, он мне его заменял. Как мог помогал. Вот что я запомнила. И в парк водил на аттракционах кататься «…» Был один момент, до отъезда в Москву. Он мне позвонил как клиент. Я выехала. Слава Богу я увидела то, что это машина его друзей, и я смогла убежать. И я жила в шелтере. Я эту историю рассказывала всем. То есть он позвал своих друзей, чтобы напасть на меня. Удивительно, что он до сих пор маме не сказал, кем я работаю. После этого у меня были опасения, что и он меня дальше искать будет. Столько лет прошло, но он до сих пор не успокоился. У меня есть опасения за свою жизнь. Маме я ничего не говорю. Когда он меня избивал, мама всячески пыталась защитить. Так как мама уже в возрасте, силы не те».

Как секс-работница, Илона была уже в нескольких странах. Другой возможности набрать необходимую сумму на трансгендерный переход ( операцию по коррекции пола, авт.) у нее нет. Транслюди в КР ( да и не только в КР, но и в других постсоветских странах) имеют проблемы до операции и смены документов и с получением высшего или средне-специального образования, и с трудоустройством: уровень трансфобии в обществе высок.

« В Турции у меня проблем практически не было. Когда полиция приходила, за меня заступались трансдевушки турецкие. То есть, полиция ничего не может сделать трансдевушкам. В Бишкеке все иначе… Например, я жила с девочкой. Она тоже секс-работница. И в прошлом году, когда я снимала квартиру, хозяин квартиры пришел с участковым. То есть, он подставил меня. Участковый начал вымогать у меня деньги. Я ему дала 10000 сомов. Эти деньги я заняла у хозяина квартиры. Залезла в долг, чтобы меня не закрыли в обезьянник. В этом году, на этом же участке ко мне пришел участковый, на которого я писала заявление. Я была сильно удивлена. То есть никаких мер в отношении него не было принято. Он не ожидал, что я вызову юристов. В Москве нападений нет. Налеты отправляют сами секс- работницы, гопникам платят деньги, чтобы они пришли, девочек избили, все забрали, чтобы они там недели две не работали, пока восстанавливаются. И вот я попала в такой случай, когда наша же кыргызская трансдевушка послала меня к гопникам. Я тут же вызвала ментов. Они сами не ожидали того, что я приезжая. Меня забрали, регистрация была. Заплатила штраф 1000 рублей, административный штраф за то, что занималась секс-работой. То есть легально, через банк с чеком. У нас в Кыргызстане такого нет. У нас просят отметку каждую неделю 2000-3000 сомов, чтобы нас менты крышевали. Но они не крышуют. Один раз, это было 2 года назад, у меня украли паспорт. Я пришла и написала заявление в милицию. Милиционеры посмотрели на меня, у меня были тогда нарощенные волосы, и сказали : «Налысо побреем и посадим к зекам в камеру. Ты знаешь, что с такими как ты, там делают». У меня паника началась. Но, слава Богу, угрозами все и закончилось», - рассказывает она.

В будущем оставаться трансдевушка в этой сфере не планирует. После перехода Илона мечтает зажить нормальной жизнью: получить высшее образование и стать хирургом. А затем – встать на ноги в профессиональном плане, выйти замуж и взять из дома малютки ребенка. Но пока она, как и другие героини наших историй, продолжает бороться за свои равные права и равные возможности 365 дней в году, 7 дней в неделю и 24 часа в сутки.

Фото автора